Неточные совпадения
Она не могла разрешить задачи, которую ей невольно задал
отец своим веселым взглядом на ее друзей и на ту жизнь, которую она так
полюбила.
Я решился тебя увезти, думая, что ты, когда узнаешь меня,
полюбишь; я ошибся: прощай! оставайся полной хозяйкой всего, что я имею; если хочешь, вернись к
отцу, — ты свободна.
Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя рассуждает»), скоро кончил, однако же, тем, что стал его ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что
полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он, никого любить…
И вот я, двадцатилетний малый, очутился с тринадцатилетней девочкой на руках! В первые дни после смерти
отца, при одном звуке моего голоса, ее била лихорадка, ласки мои повергали ее в тоску, и только понемногу, исподволь, привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убедилась, что я точно признаю ее за сестру и
полюбил ее, как сестру, она страстно ко мне привязалась: у ней ни одно чувство не бывает вполовину.
Отец! ты не знаешь, как дорог он мне!
Его ты не знаешь! Сначала,
В блестящем наряде, на гордом коне,
Его пред полком я видала;
О подвигах жизни его боевой
Рассказы товарищей боя
Я слушала жадно — и всею душой
Я в нем
полюбила героя…
Жених уже есть,
Он славно под Лейпцигом дрался,
Его
полюбил государь, наш
отец,
И дал ему чин генерала.
Дашу
полюбил он и увез от
отца, а через, несколько месяцев уже тиранит ее и считает наказанием своей жизни безответную, полносердечную любовь ее.
А так как ты совсем необразованный человек, то и стал бы деньги копить и сел бы, как
отец, в этом доме с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под конец перешел, и уж так бы „ты свои деньги
полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил, да на мешках своих с голоду бы и помер, потому у тебя во всем страсть, всё ты до страсти доводишь“.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне
отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал
полюбить всем сердцем… совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
Она благодарила
отца и особенно мать, целовала у ней руки и сказала, что «не ждала нас, зная по письмам, как Прасковья Ивановна
полюбила Софью Николавну и как будет уговаривать остаться, и зная, что Прасковье Ивановне нельзя не уважить».
Едва мать и
отец успели снять с себя дорожные шубы, как в зале раздался свежий и громкий голос: «Да где же они? давайте их сюда!» Двери из залы растворились, мы вошли, и я увидел высокого роста женщину, в волосах с проседью, которая с живостью протянула руки навстречу моей матери и весело сказала: «Насилу я дождалась тебя!» Мать после мне говорила, что Прасковья Ивановна так дружески, с таким чувством ее обняла, что она ту же минуту всею душою
полюбила нашу общую благодетельницу и без памяти обрадовалась, что может согласить благодарность с сердечною любовью.
Впрочем, я и теперь думаю, что в эту последнюю неделю нашего пребывания в Багрове дедушка точно
полюбил меня, и
полюбил именно с той поры, когда сам увидел, что я горячо привязан к
отцу.
«Я тебя давно знаю, — проговорила она как-то резко, — успеем поздороваться, а вот дай мне хорошенько разглядеть твою жену!» Наконец, она сказала: «Ну, кажется, мы друг друга
полюбим!» — и обратилась к моему
отцу, обняла его очень весело и что-то шепнула ему на ухо.
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате высокой беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою, в одежде златокованной, перед ним стоит
отец с сестрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «
Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе;
полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестою желанною.
— А! Это ты! Ты! — вскричала она на меня. — Только ты один теперь остался. Ты его ненавидел! Ты никогда ему не мог простить, что я его
полюбила… Теперь ты опять при мне! Что ж? Опять утешатьпришел меня, уговаривать, чтоб я шла к
отцу, который меня бросил и проклял. Я так и знала еще вчера, еще за два месяца!.. Не хочу, не хочу! Я сама проклинаю их!.. Поди прочь, я не могу тебя видеть! Прочь, прочь!
Вскоре Николай Сергеич горячо
полюбил его, не менее чем свою Наташу; даже потом, уже после окончательного разрыва между князем-отцом и Ихменевым, старик с веселым духом вспоминал иногда о своем Алеше — так привык он называть князя Алексея Петровича.
Все это заставило меня глубоко задуматься. Валек указал мне моего
отца с такой стороны, с какой мне никогда не приходило в голову взглянуть на него: слова Валека задели в моем сердце струну сыновней гордости; мне было приятно слушать похвалы моему
отцу, да еще от имени Тыбурция, который «все знает»; но вместе с тем дрогнула в моем сердце и нота щемящей любви, смешанной с горьким сознанием: никогда этот человек не любил и не
полюбит меня так, как Тыбурций любит своих детей.
Вообще ему стало житься легче с тех пор, как он решился шутить. Жену он с утра прибьет, а потом целый день ее не видит и не интересуется знать, где она была. Старикам и в ус не дует; сам поест, как и где попало, а им денег не дает. Ходил
отец к городничему, опять просил сына высечь, но времена уж не те. Городничий — и тот
полюбил Гришку.
— И я решительно бы тогда что-нибудь над собою сделала, — продолжала Настенька, — потому что, думаю, если этот человек умер, что ж мне? Для чего осталось жить на свете? Лучше уж руки на себя наложить, — и только бог еще, видно, не хотел совершенной моей погибели и внушил мне мысль и желание причаститься… Отговела я тогда и пошла на исповедь к этому
отцу Серафиму — помнишь? — настоятель в монастыре: все ему рассказала, как ты меня
полюбил, оставил, а теперь умер, и что я решилась лишить себя жизни!
Отец — человек высокий, тучный, с большой рыжей и круглой, как на образе Максима Грека, бородою, с красным носом. Его серые глаза смотрели неласково и насмешливо, а толстая нижняя губа брезгливо отвисала. Он двигался тяжело, дышал шумно и часто ревел на стряпуху и рабочих страшным, сиплым голосом. Матвей долго боялся
отца, но однажды как-то сразу и неожиданно
полюбил его.
Батюшка, — продолжала она, и крупные слезы закапали из ее глаз, — я
полюбила вас, как родного
отца; поступайте со мной всегда, как с родной дочерью; остановите, побраните меня, если я провинюсь в чем-нибудь, и простите, но не оставляйте на сердце неудовольствия.
— Я и Федор богаты, наш
отец капиталист, миллионер, с нами нужно бороться! — проговорил Лаптев и потер ладонью лоб. — Бороться со мной — как это не укладывается в моем сознании! Я богат, но что мне дали до сих пор деньги, что дала мне эта сила? Чем я счастливее вас? Детство было у меня каторжное, и деньги не спасали меня от розог. Когда Нина болела и умирала, ей не помогли мои деньги. Когда меня не любят, то я не могу заставить
полюбить себя, хотя бы потратил сто миллионов.
Васса. Ну ладно, ладно! Дай бог нашему теляти волка поймати. (Людмиле неожиданно и громко.)
Отца полюбила я, когда мне еще не минуло пятнадцати лет. В шестнадцать — обвенчались. Да. А в семнадцать, когда была беременна Федором, за чаем в Троицын день — девичий праздник — облила мужу сапог сливками. Он заставил меня сливки языком слизать с сапога. Слизала. При чужих людях. А нашу фамилию Храповых — люди не любили.
— Но вот что мне удивительно, — заговорил Саша, — я люблю и
отца. И смешно сказать, за что! Вспомню, что он любил щи — их у нас теперь не делают, — и вдруг
полюблю и щи, и
отца, смешно! И мне неприятно, что мама… ест баклажаны…
Да, мой
отец, его я
полюбила,
Когда узнала сердце я его.
Сперва во мне проснулось любопытство,
Потом участье; а потом, лишь только
Я поняла значенье дон Жуана,
Участье обратилось в удивленье,
И волю я любви тогда дала —
Тогда лишь, но не прежде. И теперь,
Ты прав,
отец мой, я его люблю
Без памяти, без воли, без сознанья!
По рассказам покойного Бенни (которых он никогда не давал повода заподозревать ни в малейшей несправедливости), он в доме
отца своего совсем не знал польского характера, а придя в соприкосновение с своими польскими сверстниками в пиотрковской гимназии, не умел ни на чем сойтись с ними и с первого же раза не
полюбил их.
Иногда я спрашиваю себя: что заставляло меня так настойчиво желать, добиваться — не признанья… куда! а хоть теплого родственного слова от Ивана Матвеича? Разве я не знала, что он был за человек и как мало он походил на то, чем в моих мечтаниях представлялся мне
отец?.. Но я была так одинока, так одинока на земле! И потом все та же неотступная мысль не давала мне покоя: «Ведь она его любила? За что-нибудь она
полюбила же его?»
— Ревновал бы, ей-богу. Ну, как это другого она станет целовать? чужого больше
отца любить? Тяжело это и вообразить. Конечно, все это вздор; конечно, всякий под конец образумится. Но я б, кажется, прежде чем отдать, уж одной заботой себя замучил: всех бы женихов перебраковал. А кончил бы все-таки тем, что выдал бы за того, кого она сама любит. Ведь тот, кого дочь сама
полюбит, всегда всех хуже
отцу кажется. Это уж так. Много из-за этого в семьях худа бывает.
«Сейчас умер мой
отец. Этим я обязана тебе, так как ты убил его. Наш сад погибает, в нем хозяйничают уже чужие, то есть происходит то самое, чего так боялся бедный
отец. Этим я обязана тоже тебе. Я ненавижу тебя всею моею душой и желаю, чтобы ты скорее погиб. О, как я страдаю! Мою душу жжет невыносимая боль… Будь ты проклят. Я приняла тебя за необыкновенного человека, за гения, я
полюбила тебя, но ты оказался сумасшедшим…»
Но нужно испытание злату в горниле, и бог посылает Мирошеву испытание: единственная дочь, которую он и мать любят всею силою простых сердец своих, ничем другим неразвлеченных,
полюбила сына соседа, богатого и знатного родом; сын, разумеется, сам ее любит; но
отец слышать не хочет о женитьбе сына на мелкопоместной дворяночке.
Отец ректор славно знал латинский язык и
полюбил меня за мои успехи.
— Ну, вот видишь, ты молчишь, ты сердишься!.. Зачем все это! Не лучше ли прямо?.. — На ресницах ее задрожали слезы. — Милый ты мой!.. Ты знаешь, что мне лично, пожалуй, и не нужно этого пустого обряда: я и без того люблю тебя — ведь уж я доказала!.. Мне ничего, ничего не нужно, но
отец… ведь это ради
отца… Я ведь понимаю, что и ты-то ради него только решился. Милый мой! я тебя еще больше
полюбила за эту жертву.
Этот проект создался молодым затаенным горем, опасностью огласки, стыдом перед целым городом, мыслью о горьком позоре старого
отца, которого она по-свóему любила детски-деспотическою любовью, а с тех пор как, покинутая Полояровым, осталась одна со своей затаенной кручиной,
полюбила его еще более, глубже, сердечнее, серьезней.
Все у
отца Прохора нравилось Аграфене Петровне, а матушка попадья, полуслепая и плохо слышавшая старушка, показалась ей такою доброю и ласковою, что она ее
полюбила с первого раза.
Впрочем, и мы с Христею были в некотором смысле то же самое, что ее
отец с моею матерью: я дружески
полюбил ее с первой же встречи с нею и очень высоко чтил ее, но мы не сходились теснее, чем мною описано.
Между мною и княгиней-бабушкой словно рухнула стена, воздвигнутая ее не совсем любезной встречей; за одно это сравнение я готова была уже
полюбить ее и, не отдавая себе отчета в моем поступке, я испустила мой любимый крик «айда» и, прежде чем она успела опомниться, повисла у нее на шее. Вероятно, я совершила что-то очень неблагопристойное по отношению матери моего
отца, потому что вслед за моим диким «айда» раздался пронзительный и визгливый голос бабушки...
Виталина. Говорю это не в упрек тебе; все это делала я не из расчетов, не из тщеславия, а так, просто, не знаю почему, может быть и потому, что имела потребность любить кого-либо, и —
полюбила тебя, как дочь свою, как никого не любила в мире, кроме мужа. А теперь?.. Нет, нет, и теперь не верю, чтоб ты могла мне предпочесть его… твоего бывшего
отца! Если бы ты это сказала…
— Позволь мне не быть военным,
отец! Я не люблю дела, которому ты меня посвятил, и никогда не
полюблю его. Если до сих пор я покорялся твоей воле, то лишь с отвращением, с затаенным гневом; я чувствовал себя безгранично несчастным, только не смел признаться тебе в этом.
— На это, я вам доложу, Анна Каранатовна, немного нужно благородных чувств иметь: раз девушку
полюбивши, на ее родное дитя станешь смотреть, как на свое кровное… Не знаю, как другие, а я это очень могу понять-с, хотя в таком именно разе и не приводилось еще быть. Это — первое дело-с. Стало, каков будет
отец, так у него и в семье порядок пойдет. Теперича, если я дите моей жены понимаю, как свое, то как же мои собственные дети посмеют его в чем укорять или поносить?..
Федор Дмитриевич искренно и сердечно привязался к маленькой Коре. Он
полюбил ее чисто отцовской любовью, заботился о ней с нежностью, уступавшей лишь нежности матери. Сердце его было полно отчаяния, что эти его заботы были бесполезны, но он все же хотел принять последний вздох этого ангела. Но именно тогда, когда эта минута была близка, он должен был покинуть свой пост у постели умирающей, чтобы исполнить совершенно естественное и законное желание ребенка — видеть в последний раз в жизни своего
отца.
Он
полюбил меня, узнав мою склонность к поэзии, как он говорил; давал
отцу моему хорошие барыши, чтобы он не наказывал меня за своевольство; нередко, в прогулках своих, брал меня с собою и читал мне что-то из книги.
Не думая завязывать вновь былых связей, Хабар говорил ей о святости своих обязанностей перед
отцом земным и
отцом небесным, перед сестрою, уверял ее клятвенно (без клятвы не поверила б), что навсегда оставил Гаиду и
полюбит только ту суженую, беспорочную девицу, которая может быть его женою по выбору родителя и благословению божью.
Уже и
отец ее
полюбил своего доброго, умного соседа, который умел так хорошо рассказывать о морских сражениях под начальством Чесменского и Ушакова, о Греции, родине предков Горлицыной, где природа так хороша, женщины так похожи на портрет, висевший в спальне Кати.
Народ чужой страны за короткое время пребывания Миры успел
полюбить ее и пожелал, чтобы после смерти короля она правила страной, и стал упрашивать Миру не уезжать к
отцу, а остаться на престоле.
— Она
полюбила… и не могла совладать со своей любовью. Все, Бог даст, устроится, и она будет счастлива… — заметила Дубянская в утешение огорченному
отцу.
Кампания 1761 года близилась к концу. Весть о подвигах молодого подполковника Суворова распространилась по всей армии, не только нашей, но и неприятельской. Только и было речей, что о нем. Солдаты
полюбили его, как
отца, а начальники сознавались в его необыкновенной храбрости и редких военных дарованиях. Во всей армии не было человека, который бы не знал подполковника Суворова, между тем как большая часть солдат не знала даже многих старых генералов.
Ее воспитание было направлено ее
отцом, одним из генералов 12-го года, горячим патриотом; она была знакома с Жуковским, когда служила фрейлиной при дворе и чтицей одной из высоких особ, и потому успела
полюбить и отечественную литературу, и отечественную славу, в каком бы роде она ни проявлялась.
«Если бы он теперь приехал, я бы открыла ему свои объятия, я бы рассказала ему всю правду, я бы
полюбила его —
отца моего дорогого будущего детища».
С трудом могла она, однако ж, объяснить нашему страннику, что она дочь тутошнего уставщика [Уставщик — надзиратель за порядком во время богослужения.], удостоена была в грамотницы [Грамотница читает Апостол, поет на женской половине духовные песни и пишет книги, нередко с большим искусством, по-уставному.], заменяла нередко батьку (
отца духовного) в часовенном служении; но что с недавнего времени лукавый попутал ее:
полюбила молодого, пригожего псалмопевца и четца.
Катя не поощряла его никакими надеждами, но и не отталкивала резкими выходками и была с ним равно любезна, тем более что
отец полюбил Селезнева от души.